Константин Флавицкий.

"Княжна Тараканова".

1863.

Ныне нам трудно понять и оценить, какое огромное значение в XIX веке в жизни Петербурга и Москвы имели ежегодные выставки живописи. Они привлекали огромные массы людей, причём весьма далёких от искусства. Даже не верится, что для успокоения тысячных толп, рвавшихся к прекрасному, властям приходилось вызывать конную полицию. Ажиотаж окружал в 1834 году картину Карла Брюллова «Последний день Помпеи», «скандалиозными» были и выставки картин Репина, Ге и многих других. Безмолвные толпы, как писал современник, «в молитвенной тишине» стояли в 1880 году перед картиной Архипа Куинджи «Лунная ночь на Днепре», причём некоторые пытались заглянуть за полотно, чтобы проверить, нет ли там спрятанного фонарика. Конечно, в этом всём есть несомненное очарование искусства, но есть и неизбывная страсть простых людей к сенсационному, трогательному, слезоточащему, необычному, а также к страшному, ужасающему, но вполне безопасному для тебя лично, - словом, к зрелищу. Наверняка те толпы петербуржцев, толпившихся возле картины Куинджи, через год так же теснились и у эшафота, где казнили народовольцев. Тягой к зрелищу можно в немалой степени объяснить и успех выставленной в 1864 году картины молодого художника Константина Дмитриевича Флавицкого (1830-1866) «Смерть княжны Таракановой» (первоначальное название полотна). Похвалы картине в прессе были явно преувеличенными. Захлёбывался от восторга Стасов, но даже осторожный П. Третьяков писал: «Самая капитальная вещь, делающая честь русской школе». Уже после ранней смерти художника, в 1867 году, картина поехала на Всемирную выставку в Париже. По указу Александра II, которому полотно не понравилось, в каталоге русской экспозиции о картине Флавицкого было сказано: «Сюжет этой картины заимствован из романа, не имеющего никакой исторической истины». Вот что значит либеральный государь! Другой бы попросту запретил картину, наводящую на мысль о «жертвах самодержавия», а Александр лишь ограничился пояснением с глухой ссылкой на роман Д. С. Дмитриева «Авантюристка», который и до сих пор издаётся в серии «Любимые книжки девочек».

Но и сам роман питался исключительно историческими легендами, которые во множестве бродили по России. Легенда о Таракановой была сплетена из разных, порой противоречивых слухов с несомненными вкраплениями частичек правды. А полная же правда была такова: около 1774 года Екатерина II стала получать от русских дипломатов сведения о некоей появившейся в Европе особе, которая называет себя разными именами, но чаще всего «Елизаветой, принцессой Владимирской», дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны и её тайного мужа Алексея Разумовского. Сообщали, что живёт она на широкую ногу и что, наконец, вокруг неё вьются польские эмигранты – враги России. Особенно встревожило Екатерину то, что негодница, которую государыня чаще всего называла «побродяжкой», переехала в Италию, в Ливорно, где стоял русский флот под командой А. Г. Орлова, и послала морякам крамольный «манифест к русскому народу». Словом, в Петербурге решили самозванку выкрасть. Такое делалось не впервой. Стукнуть врага отечества вечерком где-нибудь по голове, втащить в карету, погрузить на русский корабль – минутное дело… Но тут был случай особый – «принцесса» была всё время на людях, с сонмом слуг. поэтому был придуман поистине дьявольский план: Алексею Орлову, более известному как Алехан, человеку наглому, беспринципному, но по-своему талантливому, было поручено соблазнить «побродяжку», заманить на русский корабль и вывезти в Россию. Так и было сделано: птичка легко пошла в силки, легко пала в объятья Алехана – потом он не без циничной гордости писал Екатерине: «Она ко мне казалась благосклонной, чего для я старался пред нею быть очень страстен. Наконец, я её уверил, что я бы с охотой и женился на ней и в доказательство хоть сегодня, чему она, обольстясь более поверила». 21 февраля 1775 года на корабле адмирала Грейга было разыграно фиктивное венчание, а потом «молодожёны» были арестованы: Орлов – понарошку, а самозванка – по-настоящему. И тоже с расчётом: пусть пленница не впадает в отчаяние и как можно дольше сохраняет иллюзию, что её рыцарь вырвется из оков и спасёт её. Между тем Орлов, вернувшись в Ливорно, победно писал Екатерине, что пленница «по сие время всё ещё верит, что не я её арестовал». И вот уже в мае 1775 года самозванка сидела в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Её дело вёл генерал-губернатор князь А. М. Голицын. Ему поручалось узнать истинное имя самозванки, имена её покровителей и их дальнейшие планы. Забегая вперёд, скажем, что ни одной из этих целей умнейший Голицын не достиг. Узница стояла на своём: она – дочь Елизаветы, при этом рассказывала какие-то фантастические истории о своём побеге из России через Персию. Лесть, угрозы, уловки – ничто не помогало следователю. Голицын оказался в странном положении: месяцы работы и… такой ничтожный результат. Перед ним сидела молодая, красивая женщина неопределённой национальности, в её тёмных глазах светился ум. Она была образованной, явно не из простых людей, к тому же привлекательна и кокетлива. Голицын писал: «Быстрота её мыслей и лёгкость выражений такова, что человеку неосторожному она легко может вскружить голову». Между тем неделя проходила за неделей, государыня гневалась, получая протоколы допросов, ничего не объясняющие, да письма самозванки к государыне с разными просьбами. Особенно сердило Екатерину, что узница подписывалась: «Елизавета». Поэтому императрица потребовала ужесточить условия заключения. С тех пор узницу начали лишать одеял, тёплой одежды, стали давать грубую, «простонародную» пищу. Она страдала от холода и голода, но более всего её мучил приставленный к ней «крепкий караул»: сутки напролёт солдаты, сменяя друг друга, не спускали с неё глаз, даже когда она оправлялась. Как-то раз приходил к ней с допросом и прибывший в Петербург из Италии Алехан, о гнусной проделке которого она уже знала. Но и он ничего не добился. Между тем Голицын сообщал, что условия заключения привели к болезни узницы и у неё открылась скоротечная чахотка, которая быстро и доконала «Елизавету». 4 декабря 1775 года она умерла. Не было тогда никакого наводнения (Оно пришло два года спустя), не было лезущих на постель гадких крыс. Всё было просто: она медленно угасала на глазах охраны, следившей за каждым движением узницы. Труп её закопали там же, в равелине.

Но почему же всё-таки она Тараканова? Нигде в деле эта фамилия не упоминается. Она называла себя по-разному: Алиной Эмете, мадемуазель Франк, мадам Треймуль, графиней Пиннеберг, Елизаветой Володимир. До ушей Флавицкого, не видевшего, как и все остальные, подлинного положения дел, дошла «синтетическая» легенда, объединившая слух об иностранке-самозванке и миф о тайной дочери Елизаветы и Разумовского, некоей августе Таракановой, которая якобы была при Екатерине заключена в московский Ивановский монастырь под именем старицы Досифеи. Слухи о Таракановых, тайных детях императрицы, пошли из-за границы ещё при жизни Елизаветы (умерла в 1761 году). Европейские газетчики разнюхали, что в Швейцарии учатся какие-то скрытые под фамилией Таракан знатные русские дети, что, мол, неспроста. В швейцарском пансионе были, действительно, помещены дети старшей сестры Алексея Разумовского, носившей по мужу украинскую фамилию Дараган, которая под пером тогдашних папарацци и превратилась в «Тараканов» - якобну а картина Флавицкого живёт своей вечной жизнью. ы псевдоним тайных детей Елизаветы. Она вошла в историческое сознание, в литературу:

Ты бьёшься, как билась княжна Тараканова,
Когда февралём залило равелин.

Б. Пастернак.

Забавно, что картиною Флавицкого, к ярости историков, разные издательства уже полтора века упорно иллюстрируют исследования, опровергающие старую легенду о «княжне Таракановой».

Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.

* * *

 

ХУДОЖНИКИ. АЛФАВИТНЫЙ КАТАЛОГ.

 

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: